Разлет короны солнца гниет и осыпается золой мишурой вниз, пылью оседая на плечах и ресницах.
Все вокруг течет, переливается остатками тлеющих красок и уходит в ночь, становясь пеленой пьяных запахов, живущих в чьем-то волглом дыхании.
Туман всасывает в себя асфальтовые языки безликого лабиринта улиц.
Тени оживают и вьются к вершинам домов, их безголовые тела с косами вместо рук медленно захватывают мир.
Пальцы - металл, они влились в курок. Глаза сжались и ослепли, принимая отпечаток мира как нагромождение карандашных бессмысленных линий. Желтый гнилостный омут тумана вползает в глотку, пробивает путь через ноздри и куском ржавчины падает в желудок.
Он вторгся во вздыбленную муть, накручивая молочные жгуты на кисти рук, вбирая жижу воздуха глазами. Переломленные плечи дергались в такт шагам, голова, вертясь на дрянном шарнире позвонков, заваливалась на бок, губы растянулись в случайно повторенном оскале.
Семь выстрелов в сердце.
Вибрации приклада отдавались внутри зыбкой рябью, обрывками забытого маскарада плавали в глазах. Туман с сытым чавканьем заглатил звуки выстрелов и, подавившись свинцовой крошкой, выхаркнул назад, усиливая и вплетая новые странные слоги.
Колдун все шел вперед, опираясь на насквозь прогнившее молоко тумана. В глазах - кровавые нити адской рукой схватили зрачок.
Еще семь пуль в голову. В пульсирующее переплетение силы.
Харок плоти вздернул руки к небу. Бесконечный черный галоп податливых туч остановился. Среди грязных обрывков ваты начал зреть сверкающий разлет глаз чужих небес.
Труп ухмылялся. Что-то серое, перевитое костными комьями стекало по его лбу и, следуя руслам морщин, затекало в рот, покрытый кровавым пористым мхом.
Тело наполнилось песком, он хлопьями выпадал из перегнутого в гримасе рта и сочился из закатившихся глаз. Тяжело упала на колено, чувствуя, как коленная чашечка разлетается трухой сгнившей уставшей кости. Хруст разлома длинными линиями пробивался сквозь туман, прежде чем змеей забраться в ухо.
Молния ударила между нами, закутав в душное смердящее одеяло озона, всасывающее остатки тумана.
Последние две пули в ладони. Пальцы решили сами, копируя раны старого святого, перерезанного вечным поклоном и трещинами заплеванных стен.
Небо текло серебром, нити звездной слюны опутали Город, захлестнув ветвистыми тонкими руками тени фонарей.
Один из отростков грома запутался между моими пальцами, жадно вгрызаясь в сухую плоть в поисках кости.
Ружье сгинуло в мареве обозленных земных туч.
Рванулась прочь, не оборачиваясь, припадая на правую сторону, как старый зверь, созданный еще хозяевами леса, чувствующий привкус голубой склизкой крови на клыках.
